Александр Солодовников Смотря на детей Мальчик мой милый в коротких штанишках, Я ухожу, а ты остаешься. И будут твердить тебе устно и в книжках, Что ты перестройкой всемирной займешься. Что ты полетишь на другие планеты, Поставишь на службу расщепленный атом, У космоса новые вырвешь секреты И сделаешь мир безконечно богатым. Что ты чудодействием техники брызнешь, На все, что подвержено смерти и горю, И люди придут к ослепительной жизни Не где-то, когда-то, но близко и вскоре. Мой милый, мой бедный, доверчивый мальчик, Все это — игрушки — твое обольщенье. Чем дольше играешь, тем дальше и дальше Отводится час твоего просветленья. Но смерть приведет этот час за собою. Поймешь ты, да поздно — уж силы иссякли — Что целую жизнь ты напрасно простроил Удобное кресло к финалу спектакля. Что путь твой был предков извечной тропинкой, Что двигался, дедов своих не догнав ты, Хотя они шли в большинстве по старинке, А ты пролетал в корабле астронавта. И вот уже смерти открытые двери. Войдешь в них и ты со всемирным теченьем, И скажешь: «Зачем я, зачем я не верил, Что жизнь — это к Вечности приготовленье. Зачем не собрал я богатства другие — Сокровища сердца — они б не иссякли. Ведь целую жизнь я безсмысленно строил Удобное кресло к финалу спектакля». 1960-ые годы Александр Солодовников Тюрьма (Шесть тюремных стихотворений) Благо мне, что я пострадал, дабы научиться уставам Твоим. Псалом Святися, святися Тюрьмой, душа моя. Стань чище нарцисса, Свежее ручья. Оденься, омойся, Пучечки трав развесь, Как домик на Троицу В березках весь. Темница, чем жестче, Суровей и темней, Тем солнечней в роще Души моей. Чем яростней крики И толще прут в окне, Тем льнут повилики Нежней ко мне. /1919 - 1921/ "Всякий огнем осолится, Имейте соль в себе..." Не огонь ли моя темница, Не соль ли в моей судьбе? В огне размягчилось сердце, Очистила душу соль. Уловлен апостольской вершей, Забыл я неволи боль. Воскреснет вольная птица И в самом жалком рабе, "Всякий огнем осолится... Имейте соль в себе..." 1920 Решетка ржавая, спасибо, Спасибо, старая тюрьма! Такую волю дать могли бы Мне только посох да сума. Мной не владеют больше вещи, Все затемняя и глуша. Но солнце, солнце, солнце блещет И громко говорит душа. Запоры крепкие, спасибо! Спасибо, лезвие штыка! Такую мудрость дать могли бы Мне только долгие века. Не напрягая больше слуха, Чтоб уцелеть в тревоге дня, Я слышу все томленье духа С Екклезиаста до меня. Спасибо, свет коптилки слабый, Спасибо, жесткая постель. Такую радость дать могла бы Мне только детства колыбель. Уж я не бьюсь в сетях словесных, Ища причин добру и злу, Но чую близость тайн чудесных, И только верю и люблю. 1920 Лен, голубой цветочек, Сколько муки тебе суждено. Мнут тебя, трепят и мочат, Из травинки творя полотно. Все в тебе обрекли умиранью, Только часть уцелеть должна, Чтобы стать драгоценною тканью, Что бела и тонка, и прочна. Трепи, трепи меня, Боже! Разминай, как зеленый лен. Чтобы стал я судьбой своей тоже В полотно из травы превращен. /1938-1956/ Дорожу я воспоминаньем, Как отец меня плавать учил. Покидал средь реки на купаньи, Но рядом со мною плыл. И когда я в испуге и муке Задыхался и шел ко дну, Отцовские сильные руки Поднимали меня в вышину. И теперь, когда я утопаю, И воочию вижу конец, Я, как мальчик тот, уповаю, Что рядом со мной Отец. Он вернет из любой разлуки, Вознесет из любой глубины, Предаюсь в Его крепкие руки, И спокойные вижу сны. /1938-1956/ Напасти 1938 года Разбитая жизнь и погибшая доля - Не есть ли святая беда? Ведь так скорлупа погибает всегда, Как только птенец появился на волю И выглянул выше гнезда.